Правозащитник Арие Нейер рассуждает о будущем свободы слова.

Я солидарен с большинством защитников свободы слова в том, что она является наиважнейшим из прав. Это право важно на фундаментальном уровне, потому что одним из условий полноценной жизни человека является возможность выражать свои мысли свободно и обмениваться информацией, идеями, мнениями с другими без ограничений со стороны государства. Основная вспомогательная роль этого права состоит в том, что свобода слова позволяет нам защищать остальные свои права. Мы можем привлекать внимание к нарушению законов и объединяться в группы с другими людьми для защиты своих прав именно посредством свободы слова. Пользуясь этим правом мы можем отстаивать свои права на справедливое и равное отношение, наше право не подвергаться жестоким наказаниям и наше право на неприкосновенность личной жизни. Прибегая к свободе слова мы можем рассказать о происходящих стихийных бедствиях и тем самым добиться в политическом курсе изменений, которые могут устранить или облегчить их. Например, если бы населению сельских районов Китая было разрешено свободно высказываться о “великом скачке вперед” председателя Мао, великий голод, который стоил жизни более 30 миллионам человек в период с 1958 по 1962 г., возможно, не достиг бы таких катастрофических масштабов. Свобода слова также обеспечивает возможность получать и передавать информацию и идеи, необходимые для демократического управления государством.

В целом, я выступаю против любых ограничений на высказывания, обосновываемых содержанием этих высказываний. Одной из причин является то, что по моему мнению, подобные ограничения дают властям полномочия, которые практически неизбежно влекут за собой злоупотребления. Причина тому — бесконечная изменчивость человеческого слова. Любая мысль может быть выражена бесконечным количеством способов. Соответственно, таким же бесконечным количеством способов власти могут ее интерпретировать или навязать определенную мысль высказавшемуся. Наше законодательство основано на принципе, согласно которому все запрещенные формы поведения должны быть определены настолько точно, насколько это возможно, таким образом, чтобы нам было понятно в чем конкретно состоит нарушение и чтобы мы могли корректировать собственное поведение во избежание совершения незаконных действий. Разумеется, было бы возможно запретить использование определенных слов. Помимо этого достаточной точности достичь не удастся, поскольку существует множество способов выразить тот же смысл другими словами или увидеть данный смысл в других словах.

Если говорить о допустимых ограничениях на высказывания, то, по моему мнению, они должны учитывать время, место и манеру речи. Никто не имеет право ворваться сейчас в эту комнату, прервать нашу работу и выступить с собственной речью, даже если содержание того, что этот человек хотел бы сказать, было бы совершенно уместно, если бы он забронировал это помещение для собственного использования заранее. Подобным образом может быть введен запрет на произнесение речей на политическом митинге через мегафон напротив больницы или в тихом жилом районе поздно ночью. В определенном месте и в определенное время будет уместно кричать “Пожар!”, но было бы справедливо наказать человека, который поднимает ложную тревогу в наполненном людьми театре, где паника может возникнуть еще до того, как кто-то убедит людей в том, что никакого пожара нет. Я думаю, человек, словесно атакующий другого человека лицом к лицу эпитетами, которые могут вызвать драку, может быть справедливо наказан. Что касается времени и места, поддерживать свободу слова представляется уместным только тогда, когда противоречащие мнения могут быть свободно изложены и рассмотрены до того, как кому-то будет причинен вред. Это нельзя представить в ситуации наполненного людьми театра, когда кто-то кричит о пожаре или в случае неожиданной уличной стычки, в ходе которой звучат оскорбления. Кроме этого, свобода речи не может практиковаться в определенных политических обстоятельствах, о чем я скажу позже.

Вот несколько наиболее острых вопросов, стоящих перед защитниками свободы слова, такими как я. Должны ли мы менять наши взгляды под влиянием широко распространенных в Европе и других регионах расизма и ксенофобии? Какую роль играют высказывания на почве ненависти в развитии этих явлений? Должна ли та ярость, которая была спровоцирована в нескольких странах с преобладанием или существенной частью мусульманского населения изображениями пророка Мухаммеда, которые рассматриваются как оскорбительные, а также насилие, связанное с этими изображениями, заставить нас ввести санкции против организаторов подобных провокаций? Должны ли мы менять свои взгляды по причине того, что Интернет предоставляет возможность распространять полные ненависти и несправедливости сообщения практически мгновенно широкому кругу людей по всему миру?

Что касается агрессивных высказываний, важно отметить, что во многих странах на них законодательно предусмотрены ограничения. Как правило в европейских странах, как и во многих других странах по всему миру, законом запрещается диффамация групп лиц по расовому, национальному, этническому или религиозному принципу. В нескольких европейских странах также запрещена диффамация по признаку сексуальной ориентации. Для того, чтобы стать преступлением, подобные высказывания обычно должны иметь форму призывов к дискриминации или насилию. Это соответствует Международному пакту о гражданских и политических правах, который требует, чтобы “любые высказывания, провоцирующие национальную, расовую или религиозную вражду, представляющие собой призывы к дискриминации, враждебному отношению или насилию должны быть запрещены законом”. Также эта норма отражает центральное место, отведенное защите достоинства человека в континентальной Европе, что сформулировано очень кратко и сильно в начале главы 1 Основного Закона Германии 1949 г.: “Достоинство человека неприкосновенно”. Под диффамацией группы понимается покушение на достоинство членов данной группы. В Соединенных Штатах, где свобода слова традиционно оберегается особенно трепетно, подстрекательство само по себе не является достаточным условием для применения санкций. В Соединенных Штатах, как и в Великобритании, были приняты оговорки к главе 20 до ратификации Пакта, потому что по мнению этих стран она не обеспечивала достаточной защиты свободе слова. В Соединенных Штатах высказывания на почве ненависти могут быть наказуемы только в случае, “если они подстрекают к насилию или непосредственно вызывают противозаконные действия или существует высокая вероятность подстрекательства к таким действиям или их осуществления” (дело “Бранденбург против штата Огайо”, 395 U.S. 444 (1969). В отличие от США, Европейский суд по правам человек счел высказывания на почве ненависти недостойными защиты. В 2009 г. он заявил о том, что необходимо “запретить все виды высказываний, которые могут защищать, подстрекать или способствовать разжиганию ненависти, основанной на отсутствии терпимости” (дело “Ферет против Бельгии, Eur. Ct. H. R. 64 (16 июля 2009 г.). Несмотря на то, что я осуждаю разжигание ненависти, я являюсь сторонникам точки зрения, согласно которой ограничения должны накладываться на высказывания по признакам времени, места и манеры, а не их содержания. По этой причине мне ближе позиция Верховного суда Соединенных Штатов.

Конечно, законодательные ограничения на агрессивные высказывания нельзя назвать самой эффективной мерой. В Европе рост экстремистских политических партий в ряде стран является будто усмешкой в ответ на такое законодательство и судебные решения, как и частота, с которой футбольные матчи омрачаются расистскими выкриками. Я считаю, что причиной неэффективности законов против агрессивных высказываний является разнообразие способов, которыми подобные идеи могут быть выражены. Этот недостаток неизбежно кроется в законах, которые пытаются ограничить высказывания. Несмотря на то, что США как страна с глубокими расовыми изменениями принимает особенно жесткие меры, фактическое преобладание агрессивных высказываний в общественном дискурсе в наше время не выглядит таким заметным, как в Европе, где закон предписывает уголовное преследование целого ряда высказываний. Кажется, на отличия между Европой и США оказывают влияние другие факторы помимо законодательства.

Некоторые из тех, кто хотели запретить по их мнению оскорбительные изображения пророка Мухаммеда или покарать их создателей, отождествляют богохульство с высказываниями на почве ненависти. На самом деле, это два разных явления. Высказывания на почве ненависти подразумевают подстрекательство к дискриминации или насилию по отношению к другим. При этих обстоятельствах было бы законно осудить автора высказываний даже по американскому законодательству, если обстоятельства непосредственно влекут за собой насилие. С другой стороны, насилие, которое может последовать за богохульством, чаще всего совершается теми, кто чувствует себя оскорбленными, против автора высказывания и тех, кого они с ним ассоциируют. Если должно последовать наказание, то оно не должно быть направлено против автора. Оно должно быть направлено против тех, кто осуществляет насилие. Несомненно, могут возникнуть обстоятельства, в которых богохульство произносится в ситуации, которая провоцирует немедленное насилие из-за непосредственной конфронтации до того, как будет выслушано противоположное мнение. Однако, в инцидентах, связанных с богохульством, имевших место в последние годы, дело обстояло не так. Само насилие и угрозы насилием осуществлялись в там и тогда, когда этого желали его виновники.

Со времен фетвы аятоллы Хомейни против Салмана Рушди, принятой почти четверть века назад после выхода его романа “Сатанинские стихи” частота, с которой произносятся угрозы насилием и осуществляется само насилие на почве обвинений в богохульстве против Мухаммеда и ислама, заметно возросла. За публикацией карикатур на пророка Мухаммеда в Дании в 2005 г. последовали беспорядки во многих странах, множество людей были убиты в различных странах. Американская организация Human Rights First в прошлом марте опубликовала отчет, в котором описывается более сотни недавних случаев богохульства (“Правда о законах против богохульства: последствия криминализации диффамации религий”, март 2012).

Многие из этих инцидентов были связаны с насилием и даже убийствами. В отчете они подразделены на четыре категории: препятствующие обсуждению и разнообразию мнений в общественной сфере; разжигающие уличное насилие; нарушающие свободу религии, мысли и мнений; используемые в качестве оружия для разрешения частных споров. Некоторые случаи могут быть определены сразу в несколько категорий.

У меня нет надежной информации о частоте инцидентов, связанных с богохульством, в период, предшествующий фетве аятоллы Хомейни против Салмана Рушди и его романа “Сатанинские стихи”. Поэтому я только могу предположить, что данное событие повлияло на частоту, с которой такие случаи стали происходить в последнюю четверть века. Фетва против Рушди была выпущена Хомейни в конце ужасного восьмого года войны между Ираком и Ираном, в которой Иран тщетно пытался добиться преимущества исключительно численностью сил, что повлекло за собой смерть сотни тысяч его молодых граждан, сыгравших роль пушечного мяса. Привлечение внимания к обвинению в богохульстве было сочтено политически выгодным способом отвлечения внимания. Множество последующих эпизодов предполагаемого богохульства по всей видимости тоже являются последствием политического оппортунизма со стороны тех, кто разогревает чувства публики, направляя их против тех, на кого нацелены обвинения.

Без сомнения, появление Интернета является фактором, который мы должны учитывать, рассуждая о свободе речи сегодня и завтра. Каждый технологический прорыв, который улучшает нашу способность к коммуникации, влияет существенным образом на свободу слова. Изобретение книгопечатания имело решающее значение для альтернативных религиозных и политических течений и принятия законодательства, которое бы карало этих несогласных. Изобретение телеграфа быстро привело к появлению новой профессии военного корреспондента и одновременно к попыткам ограничить их деятельность посредством военной цензуры. Появление кинематографа заметно расширило нашу возможность видеть мир вокруг. За этим быстро последовало введение цензуры кино. И так далее. Интернет, без сомнения, настолько же значимое изобретение (многие будут спорить, что даже еще более важное). Поскольку Интернет имеет еще недолгую историю, скорее всего мы еще не можем предположить, какие изменения он внесет в нашу жизнь, включая изменения наших представлений о свободе слова.

Тем не менее, мне кажется, что сторонники точки зрения, согласно которой содержание высказываний не должно регулироваться государством, по-прежнему имеют полное право защищать ее. Действительно, проблема защиты содержимого Интернета обостряется существующей в этой сети возможностью распространять информацию и идеи мгновенно и повсеместно. Все потому, что установление ограничений на информацию часто означает применение подхода по принципу наименьшего общего знаменателя для всех видов коммуникации. Довольно сложно рассчитать, какая информация может вызвать раздражение или возражения в каждой точке земного шара. В некоторых случаях, например, когда в Турции недовольства вызвали неодобрительные комментарии в адрес Ататюрка, национального героя, оскорбительными были названы не только высказывания, распространяемые внутри Турции, но также повсеместно за ее пределами. Если мы примем в качестве критерия оскорбительность материалов для жителей лишь одного региона земного шара, нам придется удались из Сети значительное количество материалов.

Сторонники ограничения на распространение оскорбительных материалов через Интернет используют также другой подход, концентрируя свои усилия на поставщиках сервиса, а не авторах. Это происходит потому, что сами авторы могут быть для них недоступны. Верховный судья Нового Южного Уэльса в Австралии недавно выступил с заявлением, в котором такой способ ограничения агрессивных высказываний сравнивался с тем, как обходят законодательство, защищающее свободные высказывания в Соединенных Штатах (судья Стивен Ротман, Берлин, ноябрь 2011 г.). Представляется очевидным, что если Австралия осуществляет санкции по отношению к поставщикам услуг за то, что они позволяют агрессивным высказываниям распространяться в Интернете, многие другие страны могли бы применить аналогичный подход, предъявляя претензии к поставщикам услуг за распространение материалов, которые они находят оскорбительными по своим собственным причинам. Фактически, в этой ситуации провайдеры бы приняли на себя роль цензоров, будучи вынужденными обеспечивать собственную безопасность, запрещая обмен материалами, которые, по их мнению, могут навлечь на них трудности. Поскольку определить, какие именно высказывания должны быть запрещены, сложно, они оказались бы вынуждены стричь всех под одну гребенку, убирая любые материалы, которые по очень расплывчатым и изменчивым во времени критериям могут быть сочтены оскорбительными.

Несмотря на то, что поставщик услуг Twitter осуществляет достойную уважения политику невмешательства в содержание материалов, эта компания недавно поддалась протестам в Германии, закрыв доступ к сайту неонацистской организации, и протестам во Франции, удалив антисемитские сообщения. Сами по себе такие усилия могут положительно расцениваться как попытки ограничить распространение агрессивных высказываний. Кроме этого, они, по всей видимости, не представляют угрозы для обмена информацией и идеями в Интернете. Однако, что будет, если, например, Саудовская Аравия потребует от компании ограничить распространение в королевстве сообщений, в которых критикуется коррупция, нарушения прав человека и пренебрежение людьми со стороны государства. (См. Robert Worth, “Insurgent emotions turned loose,” International Herald Tribune,” October 22, 2012.) Сервис Twitter, если он будет руководствоваться принципом уступок в ответ на возражения государственной власти по поводу того, что можно публиковать, возможно, ослабит свою способность противостоять таким правительствам, как правительство Саудовской Аравии, в случае, если они захотят заблокировать критические сообщения.

Конечно, нам известны случаи, когда высказывания служили причиной ужасных событий. Самым известным примером из новейшей истории является роль агрессивных радиопередач в геноциде 1994 г. в Руанде. Радиовещание использовалась теми, кто осуществлял геноцид для разжигания ненависти (например, называя тутси тараканами, которых нужно истребить) и организации геноцида (например, называя места, где тутси скрывались). Я бы не стал защищать такие передачи по соображениям свободы слова.

Поскольку данные передачи связаны с организацией геноцида, они, по моему мнению, неразрывно связаны с самим актом убийства. Если рассматривать их таким образом, то они относятся к той же категории, что и приказ командира своим солдатам открыть огонь. То обстоятельство, что сам командир может и не выстрелить из собственного оружия, не умаляет его ответственности за жертвы, которые может за собой повлечь стрельба. Факт того, что приказ был передан вербальным способом, не отделяет его от самого последовавшего за ним действия.

Ситуация с передачами, разжигающими ненависть, мне представляется совершенно по-другому. Если бы Руанда в 1994 г. была местом, где свобода слова торжествовала и множество радиостанций транслировали бы различные и противоречащие друг другу сообщения, защищать агрессивные сообщения как выражения свободы слова было бы возможным. Однако, это было не так. По руандийскому радио и телевидению в этот период не могло быть высказано никаких иных мнений. В эфире могли появиться только сообщения, которые обосновывали действие руандийского правительства по раздуванию ненависти против тутси. Защищать свободу тех, кто присваивает себе исключительное право высказываться, было бы неправильно. Концепция свободы слова требует возможности сообщить любую другую точку зрения. Кроме этого, довольно вероятно, что именно влияние этих передач на Руанду и возникновение такой ненависти были обусловлены именно тем, что постоянно транслировалась одна и та же мысль.

Антисемитские лозунги Юлиуса Штрейхера или Иозефа Геббельса времен нацистского режима в Германии вряд ли можно брать под защиту свободы слова во времена и в стране, где никто не мог публично опровергнуть подобные взгляды. С другой стороны, когда небольшая группа американцев, назвавших себя нацистами, попыталась устроить марш в городе Скоки в штате Иллинойс 35 лет назад в форме, напоминавшей о взглядах Геббельса, обстоятельства были совсем иными. Свобода слова преобладала в Скоки и нацистский марш, если бы он даже прошел (несмотря на то, что право на проведение марша было поддержано в суде, небольшая группа неонацистов не появилась в назначенное для него время), он был бы встречен только усмешками и презрением. Условия были противоположны условиям, необходимым для разжигания насилия или непосредственной провокации насилия. Единственная угроза насилия крылась в возможных нападениях зрителей на нацистов. Обязанность предотвращения этого насилия лежала на властях. Поскольку они были должным образом уведомлены о проведении данного марша, они были хорошо подготовлены исполнить эту обязанность.

Хотя проблемы, на которых я заострил внимание, представляются наиболее существенными в том, что касается свободы слова, несложно представить какие угрозы могут возникнуть в будущем. После ужасных событий 11 сентября 2001 г. я боялся, что одним из их последствий станут нападки на свободу слова в форме законов и уголовных преследований тех, кто выглядел симпатизирующим террористам или противился мерам против терроризма. Несмотря на то, что подобные процессы происходили в некоторых частях света, западные страны, даже те, которые в особенности являлись мишенью для террористов, в целом не допустили значительных ограничений свободы слова. В Соединенных Штатах, например, свобода слова подвергалась сильным нападкам в прошлом, когда возрастала озабоченность в сфере национальной безопасности, например в период первой мировой войны, “красной угрозы” после нее, второй мировой войны, периода “красной угрозы” после нее, в период войны во Вьетнаме. Однако, мы не испытывали подобных ограничений свободы слова в последние одиннадцать лет. Единственным значимым исключением является решение Верховного Суда США 2010 г., в котором поддерживался федеральный закон, позволявший тюремное заключение американцев сроком до 15 лет, если они оказывали материальную поддержку террористической организации, даже если эта поддержка осуществлялась не в финансовой форме и не в форме поставок оружия, а в форме высказываний (дело “Гольдер против Humanitarian Law Project”, 130 S. Ct. 2705, 2010). О последствиях этого судебного решения нам пока ничего не известно.

Несомненно, с 11 сентября 2011 г. в США имело место множество случаев нарушения гражданских свобод: среди них длительные задержания без предъявления обвинений и суда, допросы с применением оскорбительных для доправшиваемых приемов, отказ в соблюдении законных процедур при рассмотрении дел, ссылки на государственную тайну и незаконная электронная слежка. Обычно в несколько меньшем масштабе подобные сокращения гражданских свобод мели место в других западных странах. Тот факт, что свобода слова в целом не пострадала от нападок, связанных с терроризмом, может быть связан с осознанием того, что озабоченность свободой выражения мнений является одним из самых наших решающих отличий от террористов. Также это может быть следствием того почтения к свободе слова, которое выработалось в Соединенных Штатых вследствие напряженных дебатов на протяжении долгих лет, включая дебаты, связанные с такими эпизодами, как события в Скоки.

Возвращаясь к проблемам агрессивных высказываний, богохульства и той роли, которую может играть Интернет в распространении и усугублении вреда и оскорбительности этих форм высказываний, можно с уверенностью прогнозировать, что защитникам свободы слова придется нелегко  в будущем в различных частях мира. Очень часто к нам будут обращаться с просьбами защитить публикацию высказываний, содержание которых они совершенно не разделяют. Конечно, гораздо приятнее защищать свободу слова, позволяя людям доносить великие идеи или когда мы восхищаемся теми, чьи права мы защищаем. В конечном итоге, однако, мы восхищаемся именно правом на свободу слова и они стоят того, чтобы их защищать, даже если те, кто ими пользуется не вызывают в нас ничего, кроме отвращения.

Арие Нейер — юрист, правозащитник и почетный президент Open Society Foundations.

Дальше:

BlasphemyDefamationFreedomGenocideGermanyHate speechHistoryInternetKnowledgeLawMediaNational securityPoliticsPowerPrivacyProtestTechnologyUnited KingdomUnited StatesViolence