По мнению Алана Расбриджера, главного редактора Guardian, Великобритании необходимы как свобода прессы, так и реформа неработающей системы ее регулирования. Поскольку эти меры потребуют времени и открытости, новому независимому регулирующему органу необходим испытательный срок в один год.
Через неделю после публикации “отчета Левесона” около 20 редакторов газет встретились на завтрак в атмосфере потускневшего великолепия ресторана “Делоне” в Лондоне. Опустив жалюзи в комнате на первом этаже (редактор одного из таблоидов предположил, что за нами могут следить) мы принялись за работу.
Собрались представители всей прессы страны — от Daily Star до Financial Times. Такого не случалось никогда. Редакторы The Spectator и Economist беседовали за одним столом в то время, как корреспондент Times делал заметки в блокноте. Джеймс Хардинг, редактор Times, очень хорошо исполнил роль ведущего встречи.
За два часа мы пришли к согласию по подавляющему большинству 47 рекомендаций Левесона, нацеленных на формирование в сфере прессы режима независимого самоуправления. Шесть положений, касающиеся законодательных основ, были отклонены. Из оставшихся 41 положения пять были поддержаны со значительными оговорками, и 36 были приняты. Протокол заседания гласил: “Мы единогласно поддерживаем принципы, предложенные Левесоном, за исключением положений о законодательных основах… почти по каждому пункту мы согласны с формулировками лорда судьи Левесона”.
Редакторы пошли еще дальше. Мы приветствовали предложенную арбитражную службу как “весьма значительную инновацию, служащую как газетам, так и общественности для обеспечения быстрого, недорогого и эффективного разрешения споров”. Мы согласились с необходимостью создания регистрационного органа для проверки новой системы регулирования и предложили кандидатуру оставившего свой пост лорда судьи на должность его председателя.
Это был исторический момент: представители всего спектра прессы страны пришли к полному согласию по основным рекомендациям Левесона с некоторыми оговорками и исключая законодательную базу. Через неделю Хардинг был уволен, и по мановению невидимой руки было принято решение о том, что двадцати редакторам общенациональных газет доверять в таком вопросе нельзя. Больше мы не собирались, и соглашение, принятое в “Делоне”, так и не было опубликовано.
Обязанность представлять отрасль была возложена на двух пэров от Консервативной партии, что может показаться лишь небольшой иронией, учитывая недавние крики ужаса по поводу масштабов вмешательства государства в работу прессы. С консервативных министров начался долгий процесс личных переговоров. То, что казалось вполне ясным утром 5 декабря, оказалось весьма расплывчатым в разногласиях отдельных лиц по поводу деталей.
Ни одно из обсуждений не было предано гласности, участие в них других партий и представителей прессы фактически не допускалось. Много говорилось об участии движения “Hacked Off” в последних турах переговоров, однако представители прессы уверяют в том, что они не было допущены к участию на начальных стадиях. В администрации премьер-министра отказываются уточнить, с кем Дэвид Кэмерон встречался или разговаривал в этот период.
Эти личные встречи противоречили самому духу того, о чем говорил Левесон: он специально требовал обеспечения “немедленной” прозрачности дискуссий по поводу этого доклада. За год работы над проблемой прессы, политики и прямого давления власти он пришел к выводу о необходимости обеспечения открытости в будущем.
Представители прессы стали ставить новые условия. Например, о том, что газеты могут воспользоваться правом вето даже в отношении “независимых” членов надзорного органа без объяснения причин. Правительство предпочло выпустить законодательную имитацию в виде королевской хартии для того, чтобы создать видимость выполнения рекомендации Левесона о том, что для новой системы потребуются некоторые законодательные основы.
Разумеется, королевская хартия играет роль закона (как и принятый с энтузиазмом билль о диффамации), однако, она была принята за закрытыми дверями Букингемского дворца, а не на всеобщем обозрении в парламенте. С политической точки зрения ее преимуществом являлось то, что она позволила Дэвиду Кэмерону соскочить с крючка данного им обещания не принимать новых законов, а также дала возможность либеральным демократам и лейбористам замаскировать свою первоначальную поддержку полной версии рекомендаций Левесона. К числу недостатков относится то, что королевская хартия должна быть общепризнанной (т.е. как минимум иметь поддержку всех партий) и то, что она может быть отозвана министрами без затруднений и защиты парламентских дебатов. Замысел принять ее относился к числу неприятных шагов, которые были сделаны только потому, что не было предложено ничего лучше.
Несомненно, что закрытые обсуждения были оживленными и полноценными. Правительственные чиновники продолжали вводить новые положения, желая учесть новые пожелания прессы, но они, в свою очередь, казались неосуществимыми. Чем дольше из этого процесса исключались партии, получившие большинство голосов в Палате общин, тем больше укреплялись их подозрения в том, что закон составляется группой единомышленников без согласования с ними.
Тем не менее, когда подробности предлагаемого соглашения в середине февраля были опубликованы, большинство газет были готовы их поддержать, хотя и стиснув зубы и с учетом того, что ряд положений еще требуется доработать.
Стоит здесь упомянуть и о тех собаках, которые на этом этапе не залаяли. Никто не сообщил, что проект закона является завершение 300-летней истории прессы, а Джон Милтон, Джон Уилкс, Джон Стюарт Милл и Джон Оруэлл перевернулись в своих могилах.
Нельзя сказать, что пресса приняла все это с распростертыми объятиями. Также как банкиры, доктора и организации, выдающие ссуды “до получки”, большинство журналистов выступают за минимальное регулирование. Однако, консенсус “Левесон-лайт”, предполагающий создание арбитражной службы с более низкими пошлинами в качестве стимула к вступлению и с прикрепленной к нему королевской хартией, оказался приемлемым почти для всех.
Более спокойные головы среди представителей прессы поняли, что речь идет не о государственном контроле над прессой. И даже не о государственном контроле над независимым надзорным органом. Документ является всего лишь набором основных правил, составленным Тайным советом для работы независимого совета, а не политиков или прессы, которые в противном случае без конца бы подвергали сомнению полномочия и качество работы данного органа.
Проблема данного консенсуса заключалась в том, что Кэмерон не смог правильно его преподать. Настаивая на закрытом обсуждении и не допуская участия других политических партий и заинтересованных лиц, участники переговоров только нагнетали проблему. Затем последовал следующий круг переговоров в более широком кругу, которые однако были не на много более публичными, чем предыдущие. В течение месяца настроение в прессе изменилось, и первые страницы газет возвещали о крахе ее свободы.
Что же изменилось? Две важных вещи, и несколько более мелких, но вызывающих некоторое беспокойство, деталей. Новое соглашение было составлено в спешке представителями трех основных политических партий (которые, по крайней мере теперь все-таки вступили в обсуждение), настаивает на том, чтобы законодательная основа в виде королевской хартии подкреплялась условием, по которому она может быть отозвана или изменена только двумя третями голосов парламента.
Этот “закон”, который являлся всего лишь скромным детищем Букингемского дворца, а не парламента, а послужил некоторым редакторам и журналистам в качестве предлога возвестить о “конце свободы”. По всей видимости, свобода, преподнесенная им после тайных переговоров горстки министров с неизвестными никому придворными, им показалась более предпочтительной, лишь бы сам парламент не совал в него носа.
Guardian, Financial Times и Independent поддержали парламентский вариант. Непонятно, почему Милтон, Уилкс и Оруэлл могли бы поддерживать возложение ответственности за свободу на плечи действующего правительства в сотрудничестве с лордом-гофмейстером, должность которого ныне занимает наследственный пэр, третий граф Пил.
Второй повод для беспокойства более ощутим — принудительное возложение демонстративных, карательных убытков на плечи тех, кто не пожелает встать под опеку регулирующего органа (и в некоторых случаях даже тех, кто это сделает). Это действительно плохая идея, которая породит мучеников и которая, возможно, не соответствует положениям о свободе слова Закона о правах человека и Европейской конвенции. Это означает, что такие журналы, как Private Eye, регулирования работы которых никогда не предполагалось, могут понести существенные убытки, которые вынудят их уйти из бизнеса.
Достаточно было бы предложить покрытие расходов арбитражной службы, не только изданиям, вступающим в сотрудничество с регулирующим органом, но и тем, кто способен продемонстрировать соответствие отраслевым профессиональным стандартам. Другими словами, нужно больше пряников и меньше кнутов. В отличие от “образцово-показательных” штрафов, покрытие расходов службы, исполняющего роль “пряников”, может быть обеспечено и без закона, хотя положения о расходах сами по себе довольно небезупречны.
У прессы есть и другие серьезные поводы для беспокойства. Справедливо, что регулирующий орган будет обладать полномочиями в установлении значимости и формулировок исправлений и вынесении решений. Однако, даже суды не имеют права обязывать кого-либо приносить извинения, хотя они, разумеется, могут учесть их отсутствие при определении суммы ущерба.
Также, среди работников прессы существуют вполне объяснимые опасения по поводу хищных юристов, которые смогут злоупотреблять арбитражной службой, что приведет к опасному росту издержек в отрасли, которая и так страдает от нависшей над ней смертельной опасности со стороны новых технологий и конкурентов. Здесь может быть необходима номинальная пошлина, сравнимая с мировым судом, которая бы обеспечивала функционирование системы, но предотвратило бы лавину заявлений о возмещении ущерба в денежной форме в обход других форм компенсации.
То же самое касается и претензий третьих сторон: сама идея разумна, однако потенциально она может открыть путь их неконтролируемому потоку.
Неразрешенным по-прежнему остается вопрос о том, как устранить все эти противоречия, не создавая атмосферы спешки, которая бы привела к неряшливости в составлении документа, который, приобретая статус королевской хартии, записывается на пергамене, и его чрезвычайно сложно изменить.
Столь жесткие временные ограничения обусловлены подковерной борьбой вокруг как минимум трех последний законопроектов правительства (в том числе, билль о диффамации), в результате которой они оказывались в руках активистов и групп, которые по вполне понятным причинам относятся с недоверием к закрытым переговорам, которые привели к нас к такому положению вещей. Если бы активисты прекратили настаивать на соответствующих положениях, обсуждение оставшихся вопросов протекало бы в более спокойной обстановке. А Кэмерон пусть отзовет свои билли, в том числе и о диффамации, чтобы все могли составить более четкое представление о том, что нас ждет в области регулирования прессы.
Либеральные демократы, лейбористы и защитники “жертв прессы” могут возразить, что они не могут доверить будущее переговоры прессе и Кэмерону. Они указывают на обещания, которые он не сдержал, и то, как некоторые издания отбросили даже видимость объективного освещения событий (если они их вообще освещают).
Подразумевалось, что королевская хартия должна иметь объединяющее значение, как в политической плоскости, так и между различными заинтересованными сторонами. Было бы весьма ошибочным торопиться с ее разработкой именно сейчас, когда положение вещей, которое она должна зафиксировать еще окончательно не продумано. Сторонникам реформы (включая Guardian) следовало бы демонстрировать меньше энтузиазма, одобряя непродуманный компромисс, чреватый неожиданными последствиями и перспективами стать камнем преткновения в судах и для самого регулирующего органа.
У Палаты лордов в понедельник будет возможность доработать скверно продуманные решения, принятые в ходе ночной встречи на прошлой неделе. Если этого все-таки не случится, есть альтернатива, которая может оказаться более близкой тому, что первоначально предполагал Левесон. Пусть лорф Филлипс (бывший судья Верхновного суда) и сэр Дэвид Нормингтон (комиссар по публичным должностям) установят порядок назначения на должности регулирующего органа и позволят этому новому ведомству (под началом нового независимого председателя и предпочтительно — не очередного представителя консерваторов) разрешить оставшиеся проблемы в сфере регулирования прессы. Это можно сделать в духе прозрачности, что позволило бы рассеять страхи других сторон этого процесса. Не стоит при этом давать возможность прессе накладывать вето на назначения в этот орган.
Также отдельно должен быть создан особый совет, свободный от влияния прессы и политики. Он должен располагать экземпляром доклада Левесона и протоколами всех встреч, состоявшихся между политиками и прессой с ноября, который позволит определиться со значениями понятий и двусмысленностями. Этот совет должен вынести решение о том, соответствует ли создаваемый регулирующий орган тому, о чем говорил Левесон.
Этой системе нужно дать около года на то, чтобы все установилось, а у регулирующего органа и совета было время договориться о том, что было достигнуто и что еще требует доработки. Затем, и только затем, можно подумать о том, как все это запечатлеть в виде королевской хартии. Возможно, после этого у людей сложится более ясное представление о том, что значит одобрение Букингемского дворца. Другими словами, хартия должна содержать в себе итоги этого процесса, а не описывать его.
Если пресса может доказать свою приверженность действительно независимой и работоспособной системе, то необходимость королевского одобрения может снизиться. Реальная независимость имеет более важное значение, чем принятие закона, и в данном случае может возникнуть необходимость установление жестких сроков для поддержания давления на прессу.
Разработка системы добровольного регулирования в век Интернета — нелегкая задача, и именно поэтому Левесон не смог достичь совершенства даже после года размышлений, консультаций и слушаний. Необходимо задуматься и о том, что некоторые из тех, кто сейчас называет предлагаемые меры государственным лицензированием прессы, сами недавно предложили систему, согласно которой только журналисты имеющие удостоверение и “аккредитацию” имеют право посещать официальные пресс-конференции, полицию, спортивные события, медицинские и научные учреждения, и при этом они могут быть исключены из официального реестра, как это происходит в Генеральном медицинском совете с докторами.
Таким образом, никто не обладает исключительным правом устанавливать принципы. Ясно одно: прежняя система регулирования была довольно слаба. Левесон пролил свет на постыдные аспекты работы прессы, и суды скоро несомненно раскроют еще больше негативных явлений. Самая могущественная газетная компания в стране была (в самой мягкой интерпретации) совершенно неподотчетна. Полиция и парламент держались в страхе.
Реформа нам очень нужна. Как и свобода прессы. Эти две цели не могут быть достигнуты в спешке и без всестороннего освещения.
Алан Расбриджер занимает пост редактора Guardian с 1995 г. Он является главным редактором Guardian News & Media и членом Scott Trust, владеющим газетами Guardian и Observer. Текст приведен с разрешения Guardian. Гай Блэк, исполнительный директор Telegraph Media Group, David Newell, директор Newspaper Society, Питер Райт, почетный редактор Daily Mail Group направили в Guardian следующий ответ:
Описывая события, которые привели к осуждаемому всеми решению навязать прессе королевскую хартию, Алан Расбриджер обошел вниманием некоторые нелицеприятные факты.
Завтрак в “Делоне” был организован бывшим редактором Times совместно с редакторами двух других газет, вклад которых в расходы на регулирование газетной сферы минимален. Они заявили, что представляют всю отрасль, но не смогли понять, что без представителей региональной прессы и журнальной сферы, которые покрывают 45 процентов расходов, это не так.
Несмотря на общие положительные впечатления от встречи отмечалась озабоченность тем, что она была похожа на попытку подтолкнуть представителей газетной и журнальной индустрии к принятию рекомендаций Левесона без обсуждений.
Был сделан вывод, что отрасль не может отменить систему регулирования, создававшуюся много лет без внимательного осмысления, и что все участвовавшие во встречи редакторы должны отправиться за консультацией к своим юристам.
Идея по поводу королевской хартии была подана за день до этого правительством, без каких-либо деталей, на встрече с премьер-министром в его официальной резиденции. Это событие положило начало переговорам с министрами после того, как редакторы узнали о том, что Оливер Летвин провел частную встречу по этому поводу с Guardian.
Роль представителей прессы на этих переговорах играли не два представителя от партии тори, а группа из четырех человек, включавшая директора по юридическим вопросам Trinity Mirror и директора Newspaper Society, которые представляли региональные газеты, не допущенные к великому сожалению на встречу в “Делоне”. В подходящих случаях эта группа четырех дополнялась другими, включая представителей Guardian, представителей журнального бизнеса и издателей из Шотландии.
Эти встречи не держались в секрете: участвовавшие в них министры совершенно открыто докладывали об их результатах своим политическим партиям и движению “Hacked Off”. Представители бизнеса на эти параллельные встречи не приглашались, хотя они были не менее многочисленны и при этом более продолжительны, чем встречи с представителями отрасли.
Именно во время встреч с представителями газетного бизнеса министры выступили с предложением “показательного возмещения ущерба”, которое было так единодушно (и справедливо) осуждено всеми газетами. Сомнения Guardian по поводу королевской хартии разделялись и другими редакторами. Они выступили с идеей альтернативной схемы, согласно которой признание осуществлялось бы посредством некоммерческой организации, однако министры его проигнорировали.
Тем не менее, в области критериев признания был достигнут значительный прогресс: согласие было достигнуто по всем пунктам за исключением процедуры назначения на должности нового регулирующего органа, по поводу которого Guardian выступил с особым мнением, как и по поводу арбитражной службы, проект которой вызвал опасения среди представителей региональной прессы и редакторов журналов в связи с возможными непосильными для них расходами на нее.
Именно в этот момент лорд Путтнам выступил с рядом срывающих весь процесс поправок, которые привели к кризису в прошлый понедельник. Суть “2000 слов Guardian” состоит в том, что все это произошло потому, что представители отрасли вели переговоры в закрытом режиме. Однако, это далеко не так: результаты этих переговоров предавались гласности, а проект соглашения был опубликован Департаментом по культуре, СМИ и спорту 12 февраля.
Остается только сожалеть, что Guardian поддержала идею законодательного регулирования, которая была отвергнута всеми либеральными изданиями в мире.
Алан Расбриджер прав, заявляя, что нам нужны и реформа, и свободная пресса, и говоря о том, что мы не сможем достичь их в спешке и без всестороннего освещения. Именно поэтому нам нужно подождать пока дым поспешного законотворчества на прошлой неделе рассеется, и нам будет виднее, как решить обе поставленные перед нами задачи.
