Позиция китайского правительства по вопросу свободы слова подчинена особой философии, которая сложна, но продумана. Рогиер Креемерс рассказывает о ее различных уровнях.
Некоторое время назад профессор китайского Университета национальной обороны Гун Фанбин подвергся широкомасштабной травле после публикации статьи, в которой он утверждал, что развитие демократии в Китае сдерживается недостаточной теоретической подготовкой. Фраза о “недостатке теории” в социальных сетях стала фигурировать в качестве объяснение любых зол, — от задержек поездов до низкого уровня мастерства китайской национальной футбольной команды. С другой стороны, это высказывание довольно полно отражает то, как китайские элиты оценивают свою роль в политике, их представления об обществе и роли в нем правдивой информации.
Во-первых, и это наиболее важно, в этих кругах, по всей видимости, бытует фундаментальное убеждение или предположение, что подобно тому, как в природе существуют законы, которые могут быть поняты и использованы для прогнозирования будущих явлений, на развитие общества также распространяются некие “законы”. Целью научных исследований является раскрытие этих правил и формулировка вариантов их применения в реальности. В контексте действующего режима эта структура основана всецело на принципах марксизма или социализма с китайской спецификой, как ее теперь называют. Заявление о том, что социальная теория может не только помочь в понимании и объяснении прошлого и настоящего, но и открыть и определить будущее, основана на провозглашаемой научности исторического и диалектического материализма. Следовательно, в рамках данной системы взглядов, узнать о том, что нужно сделать для развития общества возможно через усердное толкование происходящих событий, теоретическое исследование и экспериментов в малых масштабах, которые позволяют выработать оптимальные решения, удобные для всех сторон. Эти предпосылки проникли глубоко в язык китайской политики. Даже знаменитое высказывание Дэна Сяопина о том, что Китай должен “пересечь реку, ощупывая камни” предполагает, что эти камни присутствуют, что каждый последующий находится от предыдущего на расстоянии шага и что пунктом назначения является противоположный берег реки.
Подобный монизм имеет отношение не только к сфере науки и эпистемологии, но оказывает влияние и на этику. Другими словами, он не только признается единственным способом познания реальности, но и единственной приемлемой системой морали, в которой невозможно существование противоречащих и взаимоисключающих систем ценностей. В свою очередь, эта сторона вопроса тесно связана с идеей гармонии. Эта древняя идея, известная еще во времена Конфуция, 25 столетий назад, ставит во главу угла коллективные ценности и отсутствие конфликта. С точки зрения классической китайской философии гармония может быть достигнута, когда все люди занимают должное место и занимаются должной деятельностью. При этом условии в государстве будет царить порядок и не будет войн. В современную эпоху схожая идея марксизма — о том, что в будущем противоречия между классами и частными лицами сгладятся — вступило в глубокое взаимодействие с этой идеей, и достижение утопического будущего, в котором не будет конфликтов и противоречий, по-прежнему представляется конечной целью китайской модернизации, с построением “умеренно обеспеченного общества” в качестве промежуточного этапа.
Данная марксистская теория была заимствована Китаем в конце XIX в., в то же самое время, что и другие западные идеи, такие как классический либерализм и социальный детерминизм, когда Китай занимался поисками путей модернизации. В то время китайская имперская система переживала нарастающий кризис, ослабляемая внутренними восстаниями и вторжениями извне. Для цивилизации, которая до этого рассматривала себя как центр цивилизованного мира, это было невероятным шоком. Впоследствии интеллектуалы и мыслители начали работу над проектом по спасению Китая и превращения его в сильное и богатое государство, способное противостоять иностранной интервенции. Несмотря на то, что в стране работали и либеральные исследователи, такие как Янь Фу и Ху Ши, к концу 1920-х гг. внутренняя раздробленность государства и японский милитаризм радикализировали молодое поколение, подготовив благодатную почву для китайских вариантов ленинизма и фашизма. Как партия Гоминьдан, так и молодая Коммунистическая партия имели тесные связи с Москвой. Партия Гоминьдан поддерживала отношения с фашистской Италией и Германией после прихода к власти и разрабатывала модели однопартийного управления Китаем. Для плюрализма и альтернативных интерпретаций событий не было места ни в республиканскую эру, ни в период маоизма.
Разумеется, эти идеологические и эпистемологические концепции оказывают огромное влияние на идею свободы слова. В целом, большинство считает, что свобода слова способствует распространению фактов, необходимых для полноценной общественной, экономической и политической жизни, равно как и появлению различных мнений, среди которых зачастую приходится искать золотую середину, приходить к компромиссам и согласию. Однако в обществе, где истина установлена априорно, и определенные способы мышления и системы ценностей установлены как единственно верные, необходимость в свободе слова существенно сокращена. В то же время, открытие публичного пространства для противоборствующих идей рассматривается как опасность, поскольку эту позволяет распространяться ложной информации.
Ни то, ни другое не означает, что за высказываниями осуществляется тотальный контроль. Наступление эры Дэна положило конец строгостям маоистского Китая, и государство в целом самоустранилось из частной жизни граждан. Больше не требовалось носить одинаковый костюм и иметь одинаковые прически. Брак и трудоустройство стали делом выбора каждого человека, и было признано, что одного только идеологического волюнтаризма недостаточно для модернизации и развития, для которых требуются также навыки в технологической и научной сферах. Дэн, будучи прагматиком, вернул к жизни более раннюю философскую концепцию “пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ”, показывая, что с того момента дебаты и критика по определенным вопросам были разрешены. Однако, это не означало торжества настоящей свободы слова. Реальность оказывается несколько сложнее.
Со времен хаоса в стране и вмешательств извне в XIX в. главной целью китайской политики было найти способ спасти нацию и восстановить ее прежнюю славу. Эта цель и служила исходной точкой для большинства интеллектуалов позднего имперского и республиканского периодов и остается основой авторитета Коммунистической партии Китая (КПК). В настоящее время в КПК считают, что для достижения этой цели необходимо наличие нескольких фундаментальных элементов. Первым из них является лидерство партии, которая, представляя передовую часть граждан, одна единственная может возглавить этот процесс. Вторым условием является социальная стабильность, поскольку долгий век внутренних и внешних смятений, который Китай переживал с 1850 по 1978 гг., рассматривается как ключевой фактор отставания страны. Решения и политические меры каждого более низкого уровня обычно оправдываются в той мере, в которой они соответствуют данной цели. Такая позиция противоречит деонтологической концепции права, согласно которой права должны защищаться на основании их собственной, самодостаточной ценности.
Таким образом, поле общественной дискуссии структурировано определенным образом: оно существует для поддержки экономического и социального развития Китая, и вопрос о том, что должно выноситься на публику, зависит от нескольких составляющих, таких как содержание сообщения, личность, квалификация и репутация говорящего, охват аудитории, цель сообщения, его отношение к социальной стабильности и авторитету партии и т.д. Как представители прогрессивной партии члены КПК считают, что они сыграли важную роль в улучшении “качества” (“сучжи”) населения в целом, что сделает из его членов новых и лучших знаменосцев модернизации. Таким образом информация об обществе, предназначенная для массового потребления, должна быть в первую очередь направлена на внушение научной позиции КПК для того, чтобы “вооружить народ научными теориями, вести народ к правильному общественному мнению, формировать благородный дух народа, воодушевлять народ блестящими трудами и направлять и способствовать возвышению и оживлению духа всего общества, здорового и цивилизованного образа жизни”. Нобелевский лауреат Мо Янь сравнил это с проверкой безопасности в аэропорту: для того, чтобы всем путешествовать в безопасности, некоторым приходится смиряться с некоторым дискомфортом. То же самое относится к обеспечению стабильности жизни и упорядоченности общества.
Интересно было бы узнать, что думает по этому поводу также нобелевский лауреат Лю Сяобо. Однако, он отбывает 11-летний срок тюремного заключения за участие в составлении “Хартии-08”, содержащей призывы к фундаментальным изменениям в политической системе Китая. В то же время китайские университеты и социальные сети бурлят политическими комментариями и критикой. В исследовании, проведенном в Гарварде, делается вывод о том, что, несмотря на западные представления, негативные высказывания в Сети в адрес лидеров государства и проводимой ими политики не подвергаются более тщательной цензуре. В данном случае также требуется составить более четкое представление о критике.
На первом, фундаментальном, уровне лежат конституционные основы политической системы, которые находятся вне критики. В 1980 г. Дэн Сяопин заявил, что реформирование будет осуществляться в пределах четырех основных принципов: руководящая роль партии, социалистическая система, демократическая диктатура народа и маоизм-марксизм-ленинизм. В 2011 г. Центральный комитет заявил, что Китай не будет руководствоваться принципами многопартийной системы, идеологического плюрализма, разделения властей, двухпалатной системы, федерализма и приватизации. Аналогичные правила действуют в отношении к СМИ: СМИ выполняют роль партийного рупора, партийное управление осуществляется посредством СМИ, кадры, работающие в СМИ, определяются партией, как и ориентация общественного мнения, — все это не подлежит обсуждению.
На втором уровне находятся конкретные политические меры, предпринимаемые в рамках данной конституционной структуры. На этом уровне пространство для общественного обсуждения гораздо шире, особенно в стенах учебных заведений и исследовательских институтов. Действительно, западные гости в стране, посещающие такие обсуждения часто удивляются открытости аргументации. В качестве официального обоснования этого явления предъявляется то, что несмотря на ясность основных принципов марксизма, их применение в данных обстоятельствах остается проблемой. Тем не менее, генеральной линией остается то, что по окончании дебатов должно быть найдено оптимальное решение, которое может быть воплощено в широкую практику.
На третьем уровне, на котором находится конкретные политические меры и действия властей, существует давняя традиция критического обсуждения. В качестве преувеличенного, экстремального примера такого поведения могут рассматриваться схватки периода “культурной революции”. По-прежнему, партия призывает всех своих членов к подчинению “контролю над общественным мнением”, что подразумевает в принципе свободу выражения любых обоснованных протестов против действий отдельных лиц, пока такие высказывания остаются в конструктивном русле. В определенной степени они воспринимаются как безвредные с политической точки зрения, поскольку такие высказывания не подвергают сомнению позицию КПК и монополию властей на правильную точку зрения, обеспечивая ее актуализацию.
Однако, именно на этом последнем уровне появляется первый серьезный разрыв с реальностью. При отсутствии конституционно установленных минимальных прав на свободу слова и ограничений на вмешательство государства власть отдельных членов партии внутри системы, как и их потенциальные личные цели, могут оказывать значительное влияние. В результате вышеприведенная терминология используется для оправдания вызывающих проявлений таких злоупотреблений властью. Во имя обеспечения гармонии, соблюдения социальной стабильности и предотвращения конфликтов протестующим, высказывающим законные требования, затыкают рот и, если они решаются прибегнуть к китайской политической традиции и являются в столицу, требуя ответа, они преследуются нанятыми специально агентами и отправляются в печально известные “черные тюрьмы” Пекина. Во имя науки практикуются безнравственные общественные меры, такие как политика “одна семья — один ребенок”, разрушаются существующие обычаи и привычки, а традиционные поселения заменяются уродливыми городскими кварталами. Во имя высшей правды факты, отрицающие эту правду, исключаются из общественной дискуссии, а их защитники объявляются лицами преследующими “скрытые цели”.
На высшем уровне китайские граждане предъявляют к власти те же претензии, которые все чаще предъявляют своим властям жители Запада: сокращение сферы интересов власти до легко выражаемых в цифрах показателей, таких как эффективность и рост, и сопутствующий этому процесс узурпации политической сферы экономическими элитами. В результате сложилась ситуация нарастающего разочарования и недовольства политикой среди широких слоев граждан, которые чувствуют себя выброшенными за борт. В других странах это положение привело к появлению серии остро критических книг, статей исследователей и журналистов, а также народных движений, таких как сидячие забастовки. В Великобритании тысячи людей приняли участие в уличных акциях в знак протеста против сокращений бюджетов и повышения платы за обучение. В Китае, однако, на фоне продолжающего роста критики и обсуждений политики, особенно в социальных сетях, подобная степень организованности не представляется возможной, потому что КПК не терпит никаких форм организаций, которые могут поставить под сомнения ее монопольное положение. Таким образом, право решать, каким образом реагировать на призывы к смене политического курса, остается за КПК, и повлиять на этот процесс извне крайне сложно. Именно по этой причине за решеткой оказался Лю Сяобо: он призывал не только к смене политического курса, но и переменам на высшей ступени политической организации.
И вновь политический монизм имеет в этом случае существенное значение: поскольку партия заявляет о том, что она представляет наиболее фундаментальные интересы подавляющего большинства китайцев, любые соперничающие с ней политические организации рассматриваются как предательские. В обществах, где отсутствует представление о том, что оппозиция может быть верна своей стране, любая оппозиционная сила рассматривается неизбежно как враждебная. Неслучайно Ху Цзиньтао указал на план иностранных враждебных сил по разделению и вестернизации Китая, а специалист по международным отношениям Юань Фэн заявил о том, что Китаю стоит более всего остерегаться борцов за права человека, подпольных религиозных течений, диссидентов, интернет-лидеров и безвластных масс. Их существование, которое не может быть объяснено в научных категориях, на владение которыми претендует КПК, может указывать только на ненависть к “широким массам” и “скрытые мотивы”. Подобный когнитивный диссонанс можно встретить по всему миру среди экономических лидеров, которые не могут понять, почему их научные выкладки не могут возродить экономику и восстановить доверие граждан.
После XVIII Съезда партии и вступления в должность пятого поколения лидеров, внимание многих обращено к Си Цзиньпиню и тому, как возглавляемое им политбюро сможет продвинуться по пути реформ. Задумываясь об этом важно не забывать о том, как реформы воспринимаются в Китае — как изменения к лучшему. С первых дней правления Дэна под реформами понимались позитивные улучшения существующей системы, а не радикальные изменения. Вряд ли под ними стоит понимать нечто другое. Признание плюрализма во всех его цветах и формах просто невообразимо в рамках эпистемологии Коммунистической партии, как и либеральные концепции свободы слова и демократии. В обозримом будущем их не стоит ожидать, ибо соответствующая теория отсутствует .
Доктор Рогиер Креемерс — исследователь, работающий в рамках программы “Рубикон” в Центре социо-юридических исследований. Является редактором блога China Copyright and Media, посвященного исследованию оригинальных источников в этой сфере и готовит к изданию книгу по истории китайского законодательства в сфере СМИ.
